Школьные стихотворения, лирика, поэзия Беллы Ахмадулиной.
Свеча простая, восковая,
И старомодность вековая
Так станет в памяти свежа.
И поспешит твое перо
К той грамоте витиеватой,
Разумной и замысловатой,
И ляжет на душу добро.
Уже ты мыслишь о друзьях
Все чаще, способом старинным,
И сталактитом стеаринным
Займешься с нежностью в глазах.
И Пушкин ласково глядит,
И ночь прошла, и гаснут свечи,
И нежный вкус родимой речи
Так чисто губы холодит.
Ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
Не опираясь на партнера!
К проклятой помощи твоей
Я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
Ты спасся, незаметный глазу.
Но в этом сраме и бреду
Я шла пред публикой жестокой -
Все на беду, все на виду,
Все в этой роли одинокой.
О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
Бесстыжую моих потерь,
Моей улыбки безобидность.
И жадно шли твои стада
Напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
Стою с упавшими плечами.
Но опрометчивой толпе
Герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.
Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.
И худой, как рабы на галере:
Горячей, чем рабыни в гареме,
Возжигала зрачок золотой
И глядела, как вместе горели
Две зари по-над невской водой.
Это имя, каким назвалась,
Потому что сама захотела, —
Нарушенье черты и предела
И востока незваная власть,
Так — на северный край чистотела
Вдруг — персидской сирени напасть.
Но её и моё имена
Были схожи основой кромешной,
Лишь однажды взглянула с усмешкой,
Как метелью лицо обмела.
Что же было мне делать — посмевшей
Зваться так, как назвали меня?
Я завидую ей — молодой
До печали, но до упаданья
Головою в ладонь, до страданья,
Я завидую ей же — седой
В час, когда не прервали свиданья
Две зари по-над невской водой.
Да, как колокол, грузной, седой,
С вещим слухом, окликнутым зовом,
То ли голосом чьим-то, то ль звоном,
Излучённым звездой и звездой,
С этим неописуемым зобом,
Полным песни, уже неземной.
Я завидую ей — меж корней,
Нищей пленнице рая и ада.
О, когда б я была так богата,
Что мне прелесть оставшихся дней?
Но я знаю, какая расплата
За судьбу быть не мною, а ей.
Не водятся давно в гортани соловьи.
Там пламя посреди пустого небосклона,
Но даже в ночь луны ни слова о любви!
Луну над головой держать я притерпелась
Для пущего труда, для возбужденья дум.
Но в нынешней луне - бессмысленная прелесть,
И стелется Арбат пустыней белых дюн.
Лепечет о любви сестра-поэт-певунья -
Вполглаза покошусь и усмехнусь вполрта.
Как зримо возведен из толщи полнолунья
Чертог для Божества, а дверь не заперта.
Как бедный Гоголь худ там, во главе бульвара,
И одинок вблизи вселенской полыньи.
Столь длительной луны над миром не бывало,
Сейчас она пройдет. Ни слова о любви!
Так долго я жила, что сердце притупилось
Но выжило в бою с невзгодой бытия,
И вновь свежим-свежа в нём чья-то власть и милость.
Те двое под луной - неужто ты и я?
Когда сей миг и прошлое мгновенье
Соединятся, будто медь и медь,
Их общий звук и есть стихотворенье.
Как я люблю минувшую весну,
И дом, и сад, чья сильная природа
Трудом горы держалась на весу
Поверх земли, но ниже небосвода.
Люблю сейчас, но, подлежа весне,
Я ощущала только страх и вялость
К объему моря, что в ночном окне
Мерещилось и подразумевалось.
Когда сходились море и луна,
Студил затылок холодок мгновенный,
Как будто я, превысив чин ума,
Посмела фамильярничать с Вселенной.
В суть вечности заглядывал балкон -
Не слишком ли? Но оставалась радость,
Что, возымев во времени былом
День нынешний,- за всё я отыграюсь.
Не наглость ли - при море и луне
Их расточать и обмирать от чувства:
Они живут воочью, как вчерне,
И набело навек во мне очнутся.
Что происходит между тем и тем
Мгновеньями? Как долго длится это -
В душе крепчает и взрослеет тень
Оброненного в глушь веков предмета.
Не в этом ли разгадка ремесла,
Чьи правила: смертельный страх и доблесть,
Блеск бытия изжить, спалить дотла
И выгадать его бессмертный отблеск?
Прощай, любить не обязуйся.
С ума схожу. Иль восхожу
К высокой степени безумства.
Как ты любил? - ты пригубил
Погибели. Не в этом дело.
Как ты любил? - ты погубил,
Но погубил так неумело.
Жестокость промаха... О, нет
Тебе прощенья. Живо тело
И бродит, видит белый свет,
Но тело мое опустело.
Работу малую висок
Еще вершит. Но пали руки,
И стайкою, наискосок,
Уходят запахи и звуки.
В своей безвыходной тоске,
В Махинджаури, под Батуми,
Она стояла на песке.
Она была такая гордая -
Вообразив себя рекой,
Она входила в море голая
И море трогала рукой.
Освободясь от ситцев лишних,
Так шла и шла наискосок.
Она расстегивала лифчик,
Чтоб сбросить лифчик на песок.
И вид ее предплечья смутного
Дразнил и душу бередил.
Там белое пошло по смуглому,
Где раньше ситец проходил.
Она смеялася от радости,
В воде ладонями плеща,
И перекатывались радуги
От головы и до плеча.
- Вам сколько лет? - Ответила: - Осьмнадцать. -
Многоугольник скул, локтей, колен.
Надменность, угловатость и косматость.
Всё чудно в ней: и доблесть худобы,
И рыцарский какой-то блеск во взгляде,
И смуглый лоб... Я знаю эти лбы:
Ночь напролёт при лампе и тетради.
Так и сказала: - Мне осьмнадцать лет.
Меня никто не понимает в доме.
И пусть! И пусть! Я знаю, что поэт! -
И плачет, не убрав лицо в ладони.
Люблю, как смотрит гневно и темно,
И как добра, и как жадна до боли.
Я улыбаюсь. Знаю, что - давно,
А думаю: давно ль и я, давно ли?..
Прощается. Ей надобно - скорей,
Не расточив из времени ни часа,
Робеть, не зная прелести своей,
Печалиться, не узнавая счастья...
Красивой, завитой,
Под белою навесной
Застенчивой фатой.
Чтоб вздрагивали руки
В колечках ледяных,
Чтобы сходились рюмки
Во здравье молодых.
Чтоб каждый мне поддакивал,
Пророчил сыновей,
Чтобы друзья с подарками
Стеснялись у дверей.
Сорочки в целлофане,
Тарелки, кружева...
Чтоб в щёку целовали,
Пока я не жена.
Платье мое белое
Заплакано вином,
Счастливая и бедная
Сижу я за столом.
Страшно и заманчиво
То, что впереди.
Плачет моя мамочка,-
Мама, погоди.
... Наряд мой боярский
Скинут на кровать.
Мне хорошо бояться
Тебя поцеловать.
Громко стулья ставятся
Рядом, за стеной...
Что-то дальше станется
С тобою и со мной?..
Вопросов мне не задавай.
Глазами добрыми и верными
Руки моей не задевай.
Не проходи весной по лужицам,
По следу следа моего.
Я знаю - снова не получится
Из этой встречи ничего.
Ты думаешь, что я из гордости
Хожу, с тобою не дружу?
Я не из гордости - из горести
Так прямо голову держу.
Воспоминанье: нежный, влажный
Сад, углубленный в красоту,
Словно в занятье службой важной.
Прощай! Всё минет: сад и дом,
Двух душ таинственные распри
И медленный любовный вздох
Той жимолости у террасы.
В саду у дома и в дому
Внедрив многозначенье грусти,
Внушала жимолость уму
Невнятный помысел о Прусте.
Смотрели, как в огонь костра,
До сна в глазах, до мути дымной,
И созерцание куста
Равнялось чтенью книги дивной.
Меж наших двух сердец - туман
Клубился! Жимолость и сырость,
И живопись, и сад, и Сван -
К единой муке относились.
То сад, то Сван являлись мне,
Цилиндр с подкладкою зеленой
Мне виделся, закат в Комбре
И голос бабушки влюбленной.
Прощай! Но сколько книг, дерев
Нам вверили свою сохранность,
Чтоб нашего прощанья гнев
Поверг их в смерть и бездыханность.
Прощай! Мы, стало быть, - из них,
Кто губит души книг и леса.
Претерпим гибель нас двоих
Без жалости и интереса.
И над мачтами гром.
Ты со мной приключился,
Словно шторм с кораблём.
То ли будет, другое...
Я и знать не хочу -
Разобьюсь ли о горе,
Или в счастье влечу.
Мне и страшно, и весело,
Как тому кораблю...
Не жалею, что встретила.
Не боюсь, что люблю.